гудел кондиционер.
Твердым шагом Андрей подошел к столу директора, схватил стопку бумаг с
чертежами, и кинулся прочь, на ходу запихивая бумаги в портфель.
Уже в сосновом бору, когда Островцев спешил к подходящему автобусу, в
голове сверкнула мысль: если бумаги лежат так открыто, то место им, скорее
всего, в туалете. Ну и пусть. До чего приятно напоследок стукнуть обидчика по
скуле!
Кроме задремавшей кондукторши, в автобусе не было никого.
Обнинск клубился за окном потяжелевшим туманом. Изредка навстречу
проносились полупустые маршрутки.
У магазина «Продукты» стояла закрытая на замок бочка с квасом.
«Квас хранится надежней, чем документы ЯДИ», - подумал Андрей и
засмеялся. Кондукторша вздрогнула, огляделась: «Ой, уже Белкинский овраг».
Подошла, строго глядя на Островцева.
-Обилечиваемся, молодой человек.
Показалась башня – макушку скрывают кучевые облака. К башне приварена
лестница, кажущаяся сбоку лестницей в небо.
На остановке в салон ввалилась толпа, стало шумно, пестро, запахло
духами, п отом; кто-то что-то рассказывал, кто-то с кем-то спорил. Андрей, с
готовностью отвлекаясь от своих мыслей, стал прислушиваться к разговору двух
стариков, присевших напротив.
-И вот я ему говорю, - откашлявшись, продолжил старик в серой панаме,
очевидно, начатый на остановке рассказ. - «Товарищ, говорю, жить-то, конечно,
все хотят, но такой ценой жизнь себе я покупать отказываюсь». Он на слово
«товарищ» прямо взбеленился – пена на губах, глаза – пятаки, орет: «Да я, тебя,
падла партизанская, через мясорубку пропущу!». «Власть, - говорю, - ваша,
пропускайте».
-А многие ломались, становились полицаями, - вздохнул его собеседник,
человек с длинным, изможденным лицом.
-Не то слово – гестаповцам по части зверств фору давали, все старались
отплатить за жизнь свою паскудную, задобрить фрицев. Знал я одного, однорукого
Занько, работал на лесопилке. Пришел немец – Занько всех предал, стал убивать,
насиловать, грабить…
-А вы «Сотникова» не читали? Там это самое подробно описано.
-Да где уж мне читать? – вздохнул старик в панаме и поднялся. – Ну ладно,
Семен Иваныч, я пошел: Аксеново.
В электричке, рвущейся к Москве, Островцев думал про стойкого
партизана. Портфель жег колена, под сердцем настойчиво копошился червь
сомнения, несмотря на то, что Андрей считал сами понятия – родина, патриотизм
– пережитками прошлого, атавизмом, таким же, как хвост или шесть сосков у
человека.
«А старик-то остался жив», - пришло ему на ум у платформы «Победа», и
это была победа над сомнениями. Как он выжил, этот стойкий партизан?
Освободили свои, или, в конце концов, он уступил напору палачей? Жаль,
недорассказал дед...
За окном пронеслась лента реки.
Теперь Андрей размышлял о деле: сейчас не начало девяностых, когда
ученые, прихватив по возможности секреты отечества, драпали в Америку.
Времена кувыркнулись на триста шестьдесят градусов, и никто никому не нужен,
даже тащи он на плечах атомную бомбу…
Атомная бомба не заинтересует америкосов… Но 23767t – это не атомная
бомба.
«Станция Сколково. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция
Очаково».
О, черт! Контролеры.
Островцев вскочил и метнулся к тамбуру. Контролерша с разноцветной
бляхой на груди преградила путь:
-Куда намылился?
-Курить.
Андрей протиснулся мимо.
-«Кур-и-ить» Знаю я… Взрослый мужик, а бегает! Ладно студенты, еще
можно понять.
Андрей прошел в тамбур, оттуда - в соседний вагон. Слегка пошатываясь –
вперед, подальше от контроля. Ему казалось, что люди, сидящие на лавках,
смотрят на него с презрением.
Андрей не замечал, что многие поднимались и следовали вереницей за
ним. Пройдя три вагона, Островцев остановился в тамбуре и, оглянувшись,
обрадовался: зайцев много.
-Ну, где они? – тревожный шепот.
-Да вроде в четвертом.
-До Очакова дотянем…
-Быстро идут…
-Придется перебегать.
-Да уж…
«Очаково. Следующая – Матвеевская».
Увлекаемый толпой, Островцев выплыл из вагона и понесся по перрону к
голове электрички. Рядом бежали студенты, рабочие, дачники.
Зайцам повезло – двери закрылись, когда они уже погрузились в
безопасный вагон.
Андрей уселся на сиденье и вздохнул с облегчением.
Теперь до Киевского можно наслаждаться покоем.
Андрей редко бывал в Москве, и всегда она начиналась для него с
Киевского вокзала, с металлической крыши-арки. Не верилось, что арка создана
людьми. Нет, конечно, - ее построили великаны, легко гнущие арматуру и, как
пушинки, поднимающие куски железа.
Нельзя сказать, чтоб Островцев любил этот странный город, разросшийся
во все стороны. Город шума, суеты, денег, ласковых мошенников и злых
пророков.
Непрерывный гул размягчает мозг, постоянная тревога за карманы портит
карму… Провинциал ошалело бродит по улицам, толкая прохожих и рискуя
попасть под машину.
Некоторые зайцы прыгали через турникеты, кое-кто спускался на
железнодорожные пути и обходил вокзал стороной. Андрей присоединился к
последним, так как прыгать в плаще неудобно.
В подземном переходе порадовался, что ему не надо соваться в
переполненное метро. Купив в автомате телефонную карту, Островцев
протолкался через пышущую жаром толпу и побрел в сторону площади Европы.